сыграй на моих костях.
лухан прижимается худой спиной к спинке стула, хочется просто уже откинуться назад и попасть в ад подземный. сехун — его личный люцифер. лухан — его сорванные наказанием белые крылья. лухан на сехуна смотрит с маской клоуна — вовсе без ненависти и без страха — ложь. у лухана с интуицией всё плохо, но почему-то в этой раз над головой о сехуна кричит просто неоновая вывеска с надписью «стоп». у лухана выбора нет. лухан просто прикрывает глаза, а пальцы сильнее сжимают чайную ложку, размешать сахар в кружке пока не выйдет. лухану хочется, чтобы молния ударила в их небольшое окно и прорезала глаза чужака. лухан уже выбрал то синее блюдце, в которое аккуратно положит чёрные, как и сердце владельца, угольные глаза о сехуна.
в глазницах твоих хочется вить синичье гнездо.
ох, а глаза у сехуна очень красивые. лухан хотел бы их выколоть цыганской иголкой, аккуратно обхватить пальцами жёсткую линию челюсти и сделать всё как нужно. лучшие уроки от донателлы версаче. лухан смотрит на сехуна — поистине греческая статуя аполлона [если бы я не смотрел на то, что внутри, я бы сожрал тебя, сехун]. лухану важно, что кроется за красивой внешностью, в южной корее можно сделать себе любой нос, скулы и даже глаза — лухану нужен живой человек, а не просто красивая куколка с кубиками пресса на животе. лухан смотрит на красивый профиль, на то как сехун ведёт себя и улыбается глазами — глаза на долю секунды становятся полумесяцами, готовыми порезать всё на своём пути.
иногда лухану страшно за свои мысли.
я покрасил во имя тебе розы в чёрный.
это всё так неудобно и так бессвязно. у лухана путаются мысли и понемногу закрываются глаза, то ли от скуки, то ли от того, что он очень устал — морально? физически?
УСТАЛ ВСЕМ СВОИМ НУТРОМ.
ему хочется вырваться из своего усыхающего тела и летать в небе. лететь вместе с самолётами и махать пассажирской девочке. ему хочется быть депрессивным призраком каспером — умершим ребёнком; сехун превращает луханевские мозги в сладкую вату или в красивое зелёное кислое яблоко. сочное и хрустящее, а когда делаешь первый звук «клац» белыми зубами — в сердцевине яблока привет говорит белый противный червь. а за ним ещё один и ещё один. ох, сехун, ты умеешь всё же вскружить голову.
лухан нормально не может есть.
лухан нормально не может спать.
лухан теперь-то нормально и жить не может.
[indent] [indent] всем бедам причина одна — о сехун.
лухан готов разбить свою копилку-жабу и отдать все деньги, и поставить на то, что сехун — лживый клоун. клоуны такие же, сехун. жалкие и противные. тоже надувают длинный шарик и делают из него собачек, чтобы создать иллюзию того, что этот шарик потом не лопнет прямо у лица.
сехун — безрогий чёрт. или просто хорошо прячущий те самые маленькие рожки в густых волосах.
— мам, уже двенадцать. я могу идти, просто в универ к первой паре, боюсь не высплюсь, — лухан лениво потягивается, словно кот обмазавший мордочку любимой жирной сметанкой. можно ещё?
врёт он матери просто прекрасно. перед другими стыдно как-то и постоянно щёки румянцем гадким наливаются, а с мамой всё по-другому. с мамой можно было в школьные года покурить за школой, а на пропахшую одежду сигаретами сказать простое — стоял в курящей компании, они после стирки пропадёт. с мамой у лулу вообще всё иначе, не как у людей.
искусственная вежливость и стопроцентная самостоятельность.
он целует сестру в мягкую щеку. шепчет ей: «не засиживайся долго, завтра в школу».
обнимает маму.
молнией взгляд бросает на сехуна — улыбается ему и прощается чересчур сильным хлопком по плечу.
[спокойной ночи и сдохни, мудак].
он переодевается в пижаму с дисишным бэтменом, включает кондиционер на двадцать пять и укрывается хлопковым одеялом. у лухана нет планов ложиться в двенадцать ночи, но во всех уже игровых приложениях на айфоне он всё сделал и другие задания появятся лишь через три часа. ох.
— как же я тебя боюсь, о сехун...
это следует проглотить и больше не повторять. забыть и не вспоминать. лухан переворачивается набок и смотрит в окно. всему виной этот чёртов дождь, верно же?
